Форум » Regency Romance: игровое поле » Филантропия с французским акцентом » Ответить
Филантропия с французским акцентом
Салли Хоукс: 29 января 1815 года, вечер. Продолжение эпизода «Место преступления».
Ответов - 37, стр:
1 2 All
Салли Хоукс: Переулок, где нашла убежище мисс Хоукс, оказался безлюдным тупиком, оканчивающимся плотно сомкнутым рядом неприветливых обшарпанных фасадов старых домов постройки после Великого Пожара.* Покружив на месте в тщетных поисках лазейки, Салли была вынуждена повернуть назад. Крадучись и обмирая от страха, она осторожно высунулась за угол, все еще прячась в тени узкого проулка, но преследователя нигде не было видно. Разумеется, это могло быть коварной уловкой охотника, и Салли отчаянно завертела головой, стараясь глядеть во все стороны одновременно, чтобы не упустить ни малейшего признака угрозы. Однако среди спешащих по своим делам людей не нашлось ни одного, кто бы заинтересовался съежившейся фигуркой маленькой актрисы. Мисс Хоукс с облегчением вздохнула и, расправив плечи, вышла на освещенную часть улицы, стремясь смешаться с толпой, и тут заметила ту самую женщину, которую недавно чуть не сбила с ног. Казалось, та смотрела прямо на нее, и Салли вновь похолодела, а сердце ухнуло куда-то вниз и забилось часто-часто. * Великий лондонский пожар, бушевавший со 2 по 6 сентября 1666 года и уничтоживший почти весь Лондон. По свидетельствам современников, лишь 67 акров из 450, на которых располагался Лондон, оставались нетронутыми огнем. Сгорело более 13 тысяч домов, от 89 церквей остались лишь груды камней, от 44 конюшен со всей их роскошью – зола. Один из крупнейших средневековых городов Европы лежал в руинах и после пожара практически был отстроен заново.
Эуфемия Харпер: Вглядываясь в фигурку девушки, Эуфемия пыталась угадать действительно ли та является душевно больной или же это всего лишь выдумка преследователя, внешний вид коего не вызывал у бывшей натурщицы доверия. Рыжеволосая незнакомка, казалось, была до ужаса перепуганной и держалась из последних сил, хотя страх и придавал ей решимости. Он же придал решимости самой мисс Харпер, когда она, легко ступая, приблизилась к девице. Если та действительно окажется больной сестрой непонятно чьего приятеля, то оставался маленький шанс того, что, быть может, если она, Эуфемия, поспособствует ее возвращению в семейное лоно, ей заплатят. Хотя шанс этот был весьма и весьма ничтожен. - Простите, мисс, - начала Эффи, пристально смотря в глаза девушке – Вам не нужна помощь? Это было сказано с улыбкой на бледных губах, которой рыжекудрая бывшая муза, пыталась придать мягкости своим словам. Однако из-за голода и подступающей к горлу тошноты, вкупе с головокружением, эта улыбка больше напоминала гримасу измождения, нежели чем ободряющий призыв к доверию.
Салли Хоукс: На секунду Салли замерла, – точь-в-точь лиса, застигнутая гончей, – но затем поняла, или, скорее, почувствовала, что от незнакомки не исходит никакой угрозы. Помочь? Она до боли прикусила губу, чтобы не разрыдаться. Разве можно вернуть Сьюзен к жизни или хотя бы сделать так, чтобы она, Салли, пришла на час позже, чтобы не видеть… О, об этом лучше не думать, иначе она хлопнется в обморок тут же, в липкую уличную грязь. – Он… ушел?.. – выдохнула Салли вместе с облачком пара в стылом зимнем воздухе и беспокойно огляделась.
Эуфемия Харпер: Мисс Харпер с интересом и вниманием посмотрела на незнакомую девушку. Разумеется, рыжеволосая муза не была знатоком поведения постоянных клиентов Бедлама, однако даже ее неискушенного взгляда было достаточно для того, что бы усомниться в словах преследователя. Девушка очень нервничала и, казалось, была напугана, однако не выглядела невменяемой. Уж скорее сама Эуфемия со своим голодным взглядом и дрожащими от холода руками, казалась странной и подозрительной. Но тем не менее … Тем не менее, внешность была обманчива и посему бывшая натурщица преминула вступить с меднокудрой незнакомкой в разговор, дабы окончательно укрепить свою мысль о ее нормальности, а так же распрощаться с идеей помочь бедным родственникам в поимке сумасшедшей сестрицы. - Да, мисс, не волнуйтесь. Может быть, я Вам могу помочь? – повторив свой вопрос, молодая женщина шагнула ближе к незнакомке, осторожно и даже робко, так как боялась, что подобные активные действия могут вызвать у последней отторжение и страх.
Салли Хоукс: Салли перевела дух и судорожно всхлипнула. Казалось, время, почти остановившееся, тягучее, как патока, перевело дух вместе с ней, и понеслось сначала вскачь, как ручей из запруды, завихряясь и бурля, стараясь наверстать упущенное, но затем постепенно успокаиваясь и возвращаясь к своему привычному мерному ритму. – Так вы видели… – прошептала Салли, отводя глаза, и вдруг, повинуясь порыву, взмолилась. – Прошу вас, проводите меня хоть немного, мэм. Я… я не могу вам ничего объяснить, но поверьте, я не сделала ничего дурного. Наоборот… – она остановилась, ощутив, что еще одно слово, и по ее щекам потекут безудержные слезы. От слез у мисс Хоукс было верное средство: съесть что-нибудь сладкое. Средство с той счастливой поры детства, когда любые беды и неприятности горьки, но исчезают с первыми лучами следующего дня. Девочкам из пансиона миссис Кламп редко доставались лакомства, и даже маленький кусочек приносил больше радости, чем Луккулу все его яства. – Я бы съела чего-нибудь, – призналась Салли, немного стыдясь сейчас своей привычки. Можно подумать, что она из ужасного племени, описанного мистером Дефо в его знаменитой книге, если при виде мертвого тела подумала о еде.
Эуфемия Харпер: Надо признать очевидное – мы готовы забыть все горести невзгоды других, когда нас самих одолевают подобные же трудности и невзгоды. Мисс Харпер, видя замешательство и испуг незнакомой девушки, почувствовала к ней нечто похожее на жалость, однако едва только с уст рыжеволосой девицы сорвалось: «Я бы съела чего-нибудь», вся жалость улетучилась в одно мгновение, уступив место, всколыхнувшееся волне голода, а затем жгучему стыду. Как признаться, что у тебя нет ни одной монетки и что ты готова была вот-вот отдаться первому встречному, только лишь ради того, чтобы купить кусок черствого, тяжелого хлеба или же получить миску жидкой похлебки, чтобы хлебать ее в компании таких же отверженных? Как признать в этом и при этом побороть желание кинуться перед этой девушкой, к слову говоря одетой не так уж и плохо, на колени, прося и умоляя накормить. Голод страшен, особенно тогда, когда ему не видишь конца. - Я не хочу, есть, мисс, - покачала головой Эуфемия и поджала губы, борясь с подступающим к горлу комком. Она боялась расплакаться, боялась, как бы девушка не поняла, чем именно вызван этот неловкий и даже не вежливый отказ. - Но, - бывшая натурщица принудила себя улыбнуться – я могу проводить Вас, если хотите … Только куда? Эффи даже не спросила. Какая разница куда? Будь незнакомка хоть Дьяволом во плоти, сейчас это не остановило бы бывшую музу. Покорность перед Фортуной лишила женщину сил сопротивляться.
Салли Хоукс: – Спасибо, мэм, вы так добры, – произнесла Салли и с благодарностью улыбнулась Эуфемии, хотя улыбка вышла дрожащей и вымученной. – Умоляю, уйдем отсюда как можно быстрее, – она тревожно огляделась, не в силах избавиться от страха. Будет ли она бояться меньше, когда окажется в тридцати ярдах от этой улицы? Затворившись в тепле своей каморки? На сцене Друри-лейн? Или же она обречена до конца жизни с замиранием сердца выискивать среди кружащейся вереницы лиц те, что навеки впечатались в ее оцепеневшую от ужаса память в квартирке Сьюзен Бример. Салли взяла свою случайную спутницу под руку, цепляясь за нее, как тонущий в бурном море. В некотором смысле так оно и было: сейчас мисс Хоукс ощущала себя жалким обломком кораблекрушения, который несется по воле волн, чтобы быть неумолимо разбитым о прибрежные скалы. – Прошу вас, пойдемте, – повторила она, всхлипнув. – Куда угодно, только подальше отсюда.
Эуфемия Харпер: Эуфемия кивнула и позволила девушке увлечь себя за собою. Лондонская толчея, людской смех и крики, лошадиное ржание. … Все это причудливо смешивалось в яркий, дразнящий калейдоскоп, от которого кружилась голова и, с непривычки, становилось дурно. Идя под руку с рыжеволосой спутницей, Эффи, невольно навалилась на ее плечо своим, ища в хрупкой девушке нужную опору. Не приятная горечь разливалась от основания языка до его кончика, оставляя во рту мисс Харпер тяжелый, раздражающий вкус. Дабы отвлечься от него, молодая женщина принялась смотреть по сторонам, желая занять свои глаза и разум, мысли коего упрямо отвлекались на стоны пустого желудка. Вот идет джентльмен. Его волосы пропитаны жирной помадой, отчего даже в скупом вечернем свете, блестят жирным блеском. На нем желтые перчатки, цвета сливочного масла. Лучшего сливочного масла. Если его намазать на кусочек хрустящего хлеба, а затем поднести ко рту … Нет! Мисс Харпер легко тряхнула головой, отгоняя мысль о еде, что внушала ей такие мучения. Нет, она будет думать сейчас о другом. Она просто посмотрит на что-нибудь иное…. На что-нибудь вроде тех кружащихся шариков, что так назойливо лезут в глаза, заставляя, жмурится, как кошка на солнце. Они так ослепительно сияют. Они такие яркие и так завораживают взор, что хочется устремиться за ними, взлететь и кружиться в воздухе над головами по вечернему хмурых горожан. Бывшая натурщица вдруг ощутила тело свое легким, как перышко из перины. Ей почудилось, как ступни сами собой отрываются от мостовой, а сама она взлетает на встречу загадочным солнечным шарикам. И пока в мыслях своих измученная голодом несчастная парила над землей в окружении сияющих сфер, тело ее вдруг похолодело, лицо стало мертвенно бледным, а руки свела ледяная судорога. Ноги музы подкосились, и она безвольно опустилась прямо на грязную мостовую, лишь взмахнув в воздухе длинными прядями огненных волос.
Салли Хоукс: Когда Эуфемия вдруг тяжело навалилась на нее, а затем осела на землю, мисс Хоукс совершенно растерялась. До этого момента ей и в голову не приходило, что обе рыжеволосые девы были, что называется, в ситуации, когда слепой ведет хромого. – Мэм, мэм? – позвала она, наклонившись над неподвижно лежащей женщиной, и даже попыталась приподнять ее за плечи. Увы, груз был неподъемен для хрупкой актрисы, и Салли едва не свалилась рядом. Чертыхнувшись, она требовательно посмотрела вокруг в поисках добровольца, на которого можно взвалить заботу о ее новой знакомой хотя бы до ближайшей таверны. Одно было хорошо: поглощенная новой проблемой, мисс Хоукс ненадолго перестала думать о собственных неприятностях. Так удар молотком по пальцу избавляет от зубной боли. – Помогите! Кто-нибудь… – реплика прозвучала не столько жалобно, сколько обвиняюще и сердито, поскольку никто из прохожих до сих пор сам не бросился на помощь.
Клод-Луи де Монтеран: Направляющемся по своим делам лондонцы, не смотря на требовательный призыв мисс Хоукс, не спешили превращаться из случайных зевак в непосредственных участников этой скорбной мизансцены. Подтверждая укоренившееся мнение о том, что обитатели столицы – люди сплошь черствые и жестокосердные (а на самом деле всего лишь приученные жизнью по возможности избегать неприятностей). Однако живописная пара из двух рыжих женщин, одной распластавшейся на мостовой на краю тусклого круга света, отбрасываемого старым масляным фонарем, и второй, в растерянности склонившейся над этой первой, хоть и оставила безразличными пешеходов, привлекла внезапно внимание всадника в модном длиннополом пальто. Графа де Монтерана отличала от прочих зрителей любительского спектакля под названием «голодный обморок» любознательность иностранца и великодушие отчаянно скучающего человека. – Эй, посторонитесь, - лениво прикрикнул он на двух джентльменов, некстати остановившихся поглазеть на щиколотки бесчувственной Эуфемии, обнажившиеся после очередного порыва январского ветра. Зеваки предусмотрительно шарахнулись от недобро всхрапнувшей у них за спиной лошадиной морды, освободив Клоду-Луи путь под фонарь. – Что случилось, мадемуазель? Что с вашей… ммм… сестрой? – Рискнул предположить подобное родство француз, завороженный рыжим сходством обеих девушек.
Салли Хоукс: Мисс Хоукс, наконец, оставила бесплодные попытки привести в чувство Эффи и обернулась к подъехавшему джентльмену, в котором акцент и обращение «мадемуазель» выдавали иностранца, равно как и покрой длинного пальто. Благодарность за отклик сменилась мгновенной вспышкой раздражения за недогадливость и медлительность мужчины. К чести актрисы, ей и не вздумалось распространять свое недовольство на несчастную мисс Харпер, хотя та упала в обморок совершенно некстати. – Моей подруге стало дурно, – кратко ответила Салли, поясняя выразительную картину на тот случай, если всадник страдает слабым зрением, а не проявляет праздное любопытство.
Клод-Луи де Монтеран: – Всего лишь? – широко усмехнулся Клод-Луи, спешиваясь и набрасывая повод на шею коню. – Это дело поправимое, не так ли? Буквально на днях грабитель сначала пытался пырнуть девицу ножом, и отчасти преуспел в этом, а уж потом она рухнула в обморок. Вспоминать об Анне Герберт, особенно расставшись ней несколько часов назад (как обычно, походу повздорив с ее несносным братом), генералу не хотелось. Сознательно не хотелось, но подсознание – штука тонкая, и словно нарочно подбрасывает нам поводы вспомнить о том, о чем, что мы дали себе слово поскорее выбросить из головы. Но в любом случае расплывчатый рассказ о собственном недавнем приключении не помешал французу склониться над бесчувственной Эффи, вглядываясь в ее бескровно-бледное лицо. Каким бы не оказался повод этого обморока, будь то болезнь, беременность или просто перетянутый корсет, залеживаться на стылых камнях девушке не стоило. Привычно сбросив пальто, которому, видимо, на небесах было предопределено ни дня не оставаться чистым, де Монтеран укутал им Эуфемию, а затем осторожно подхватил рыжеволосую деву на руки. – Ловите извозчика, мадемуазель. Думаю, ваша прогулка закончилась.
Салли Хоукс: – Думаете, ее можно куда-то везти в таком состоянии? – усомнилась мисс Хоукс, однако в том, что Эффи не стоит продолжать валяться на холодной мостовой, она была полностью согласна с французом. Заметив в поле зрения выворачивающий из-за угла кэб, Салли отчаянно замахала рукой, подпрыгивая на месте. Видя, что возница не обращает ни малейшего внимания на рыжую пигалицу, актриса крикнула хорошо поставленным голосом с интонациями шекспировского Ричарда III, как известно, готового пожертвовать многим ради средства передвижения: – Эй, стой! Стой, кому говорят! Кучер лениво повернул шею и, громко причмокнув, направил лошадь в сторону разношерстной компании.
Клод-Луи де Монтеран: – Мадемуазель не выглядит умирающей, - обнадежил Салли Клод-Луи. – Для начала стоит опробовать на ней что-нибудь из дурно пахнущих дамских штучек или просто холодную воду… Если не поможет, придется вызвать врача. Ни то, ни другое, ни третье де Монтеран не считал уместным проделывать на холоде и в темноте. Кэб тем временем подкатил поближе, и физиономия кучера подобрела. Этот человек обладал недюжинным опытом распознавать, кто богат, а кто беден, по незаметным, но характерным мелочам в облике лондонцев, и сходу счел француза «платежеспособным» пассажиром. – Куда едем, мистер? – осведомился он, с ленивым интересом поглядывая на рыжеволосую ношу в руках мужчины и такую же рыжевололсую девицу рядом с ним. – А и правда, куда? – граф устроил Эуфемию на сиденье и протянул руку мисс Хоукс, помогая взобраться в кэб.
Салли Хоукс: Простой вопрос превратил мисс Хоукс в подобие соляной статуи. И, правда, куда? Адреса незнакомки Салли не знала, нюхательных солей с собой не носила, а побрызгать в лицо бесчувственной женщине водой из ближайшей лужи сочла чересчур радикальным решением. Амелии Кертис, например, – с радостью, а совершенно посторонней даме – нет, не стоит. Однако самаритянское милосердие Салли имело свои пределы: на Холборн-стрит оно не распространялось. Препятствием служили скромные размеры квартирки и бдительный домохозяин. На француза обратился лучистый взгляд невинных синих глаз, прощупывающий границы его милосердия. – Не знаю, – честно ответила Салли.
Клод-Луи де Монтеран: – То есть? – не сразу сообразил де Монтеран, переваривая новость о том, что девушка не знает адреса подруги. Впрочем, такое вполне возможно. Свой адрес она тоже не спешила называть, значит… Генерал еще раз глянул на бесчувственную женщину. Чтобы окончательно убедиться, что она уж точно на вопросы отвечать не в состоянии. – Ну… Тогда на Вигмор-стрит, дом тридцать второй… Обладательница невинных синих глаз была, признаться, не похожа на леди. Из тех, что шагу не ступят там, где можно ненароком запятнать репутацию. Поэтому уточнять, что Вигмор-стрит – адрес его собственного дома, и он обитает там совсем один, не считая прислуги и дворецкого, француз не стал. Не полагаясь на благоразумие скакуна и великодушие англичан, Клод-Луи привязал своего вороного к облучку кэба, доверяя кучеру присматривать за его драгоценной четвероногой собственностью, а сам забрался к женщинам в экипаж. – Все еще в обмороке? У меня есть коньяк, попробуем его, - удостоверившись, что его вопрос оказался риторическим, решил граф, открывая небольшую плоскую флягу – верную спутницу всадника зимой. Пока он удобнее устраивал голову Эуфемии на своем плече и приноравливался к ее губам горлышком фляги, у мужчины нашлось время на еще один, гораздо менее риторический вопрос: - Как ваше имя, мадемуазель?
Салли Хоукс: – Салли Хоукс, – не жеманясь, откликнулась актриса, хотя по правилам, заученным в пансионе, представляться первым должен был джентльмен, да и то не самостоятельно. Но пансион был далеко. К тому же француз выступал сейчас не в роли джентльмена, а роль доброго самаритянина, наверное, дает поблажки. Без вопросов мисс Хоукс приняла и названную цель путешествия, – Вигмор-стрит, так Вигмор-стрит, – пока нерасторопный прежде джентльмен развил в экипаже чрезвычайно бурную деятельность. – Может, дать сначала понюхать? – посоветовала Салли, наблюдая за манипуляциями француза с фляжкой. Она брезгливо сморщила нос: пристрастие Стивена Вейра к джину привило мисс Хоукс стойкое отвращение к алкоголю, и она полагала, что мерзкий запах подействует не хуже флакончика с солями. Ради справедливости следует отметить, что выдержанный коньяк сильно отличается от дешевого джина, но Салли эти тонкости известны не были.
Клод-Луи де Монтеран: - Клод-Луи де… Впрочем, это слишком длинно, - решил не мучить собеседницу француз. – Месье Клод будет достаточно. «А папаша Клод – забавно, - услужливо подсказало воображение. - Ничего не поделаешь, девочка совсем еще молоденькая, жизнью неизбалованная, от запаха «Ложи де Монтифо» морщится, ишь ты!» - Если бы мне поднесли под нос такой коньяк, я бы немедленно очнулся, - пробормотал генерал. - Но вот ваша подруга… Не уверен. Ароматная жидкость смочила губы Эуфемии, но де Монтерану этого эффекта показалось недостаточно, и он надавил сильнее, вынуждая женщину приоткрыть рот и сделать судорожный глоток.
Эуфемия Харпер: Золотистые солнечные шарики, что так привлекли Эуфемию еще совсем недавно, превратились в воображении женщины в назойливых солнечных шмелей, с грудным гудом носящихся вокруг нее. Эта золотоносная ватага, жужжа, норовила забраться то в тонкие ноздри женщины, то в слегка приоткрытый рот, будто ища там пристанища для своего роя. Одному из шмелей, удалось проделать сей волнующий маневр и, угнездившись в розоватой полости, вонзить своё жало в нежную, влажную плоть уст. Обжигающий яд пчелиного жала, явственно отдающий коньячным духом, наполнил рот молодой женщины, заставляя ее, ослабевшую от голода и слабости, очнуться от своего забытья. Эуфемия вздрогнула всем телом и, слегка приоткрыв глаза, уставилась на незнакомого мужчину склонившегося над нею с флягой в руке. С минуту молодая женщина смотрела на незнакомца, силясь собраться с мыслями, а затем, все еще во власти чужеродной дрожи, тихо, но отчетливо застонала. - Где я? – вслед за стоном сорвалось с губ Эуфемии. Легкая, но довольно таки ощутимая боль сковывала ее тело, заставляя кривиться от неприятных ощущений. Видимо падая, рыжеволосая муза достаточно сильно ударилась спиной о мостовую, хотя тогда, прибывая во власти обморока, даже не почувствовала видимого дискомфорта.
Клод-Луи де Монтеран: – В кэбе, - ответ де Монтерана был честным, прямолинейным и ничего не объясняющим. – Пейте, это вас взбодрит. Фляга не спешила покидать отведенного ей у женских губ места, и сопротивления генерал не терпел. Впрочем, вздрагивающая в «почти объятьях» настойчивого врачевателя женщина вряд ли в состоянии была сейчас его оказать. – Еще пара глотков, и я вас отпущу, - пообещал Клод-Луи вкрадчиво, с ловкостью опытного мучителя продолжая вливать в свою жертву дорогой коньяк.
Эуфемия Харпер: Пара глотков. … Однако и эта пара глотков далась Эуфемии с трудом. Обжигающий жар обхватил не только ее рот и горло, но и желудок, где разгорелся настоящий пожар, от которого женщина ощущала себя еще более голодной и не здоровой. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота, однако мисс Харпер с полной отчетливостью осознала, что ей действительно стало легче. Слегка шевельнувшись в руках незнакомца, Эффи осторожно коснулась его руки своей, жестом прося остановить бесконечный коньячный поток. Не смотря на свое прошлое, а так же на то, что в обществе художников не так уж редко прикладывались к бутылке, мисс Харпер не являлась поклонницей спиртных напитков. Их резкий вкус и тяжелый запах вызывали у рыжеволосой особы неприязнь и настороженность, хотя и к противникам возлияний Эффи причислить себя не могла. - Пустите меня, - сдавленно попросила она, все-таки сделав несколько послушных глотков – Вы обещали, сэр ….
Клод-Луи де Монтеран: – Больно смотреть, как вы терзаетесь, право слово, - с легким оттенком иронии заметил мужчина, финальный глоток из фляжки сделав самолично. А то, по гримасам дам, самое время было предположить, что в ней не коньяк восьмилетней выдержки, а винный уксус. За окнами кэба тем временем улица стала шире и озарилась ярким сиянием витрин и новомодных газовых фонарей, экипаж свернул в фешенебельную часть города, в район дорогих особняков, престижных магазинов и показательных вечерних променадов. – Вам легче, мадемуазель? – поинтересовался француз, отстраняясь от Эуфемии, благо, она казалась ему окончательно опомнившейся после обморока. Самое время было спросить, где же все-таки обитает рыжеволосая, но разворачивать кэб а двух шагах от дома… «Позже», - решил генерал, который и сам был бы не прочь оказаться в своем кабинете у камина и продолжить дегустацию коньяка, а не тащиться в очередное предместье, где, если судить по скромности платья, должны были обитать эти юные англичанки.
Эуфемия Харпер: То ли еще находясь под впечатлением от обморока, то ли уже попав под влияние коньяка, Эуфемия не ощутила ни малейшего беспокойства, когда до ее вновь прояснившегося сознания, дошло, что они едут в незнакомое ей место. Даже легкая тень не набежала на бледный лоб рыжеволосой натурщицы, даже тонкая морщинка не пролегла меж золотистых бровей светлоглазой музы. Хуже того положения в коем до сего момента находилась девушка, оказаться было трудно и, по крайней мере, то, что ждало ее впереди, могло быть, не настолько унизительным …. Слегка откинувшись на спинку сидения, Эуфемия какое-то время молча изучала незнакомого ей мужчину из-под полуопущенных рыжих ресниц. Отвечать на вопросы отчего-то не хотелось. Хотелось просто сидеть и молчать, наслаждаясь приятным ощущением тепла, которое плавно растекалось по телу женщины, словно горячий и сладкий мед, заполняя своей тягучей массой каждую клеточку замерзшего тела. Тем не менее, в конец концов, мисс Харпер принудила себя оторваться от почти чувственного наслаждения и ответить, тихо и чинно, стараясь придать своему, все еще дрожащему голоску, приличествующий тон: - Да, сэр, лучше. Благодарю Вас. Она опустила взор, отчего на уже розовеющие щеки упала легкая тень от ресниц и продолжила, осторожно подбирая слова, дабы в волнении не показаться излишне резкой (а ведь именно в резкости подчас упрекал ее, Эффи, мистер Честер): - Я очень признательна Вам, сэр, что Вы не оставили меня, - тут она запнулась и бросив взгляд на мисс Салли, будто впервые узрев ее, поправила саму себя – нас, в столь трудном положении. Мне, честное слово, неловко, что я своим обмороком, оторвала Вас от прогулки и, невольно воззвав к Вашему милосердию, вынудила прийти к нам на помостч. И так чувствуя себя не в своей тарелке, мисс Харпер, изо всех сил стараясь сохранять вид воспитанный и благопристойный, споткнувшись на последнем слове своей триады, невольно залилась краской и, с силой сжав в тонких пальчиках ткань своей потрепанной юбки, умолкла.
Клод-Луи де Монтеран: Слушая рыжую, граф невольно размышлял о том, что умение благодарить – своего рода искусство, каждый человек изъявляет благодарность по-своему, и процедура эта чаще тягостна, чем радостна и для благодарящего, и для того, кого благодарят. Так что волнению и окончательному смущению, охватившему молодую женщину в финале речи, он совсем не удивился. Тут он не получит в благодарность пощечину, и на том спасибо. Клод-Луи еще раз оценивающе оглядел Эуфемию, укрепляясь в этом убеждении. – Полно, мадемуазель, - усмехнулся он. - Вы вынуждаете меня говорить в ответ банальности, а я этого не люблю. Прогулка была скучнейшей, и жалеть о ее окончании было бы лицемерием. К тому же в конечном итоге я заполучил общество двух прелестных девушек, поэтому ни слова более о благодарности. - Вигмор-стрит, тридцать два, - объявил кучер за спиной де Монтерана. – Благодарю, милейший. Надеюсь, мой конь не доставил вам хлопот. – О, ничуть, сэр, - кэбмен, получив бумажную банкноту вместо медяков, расплылся в улыбке. – Прекрасное животное, чувствуется порода! – Да уж… Милые дамы, мы у цели, - резюмировал француз, спрыгивая на мостовую. – Надеюсь, вы простите меня, если мы войдем через калитку? «Калиткой» генерал иронично именовал арку для въезда во двор экипажей, перекрытую витой чугунной решеткой. В дни больших торжеств это могло бы оказаться удобно, но Клод-Луи не утруждал себя устройством приемов.
Салли Хоукс: – Да-да, наша признательность безмерна, – поддакнула Салли благодарственной речи Эуфемии. Со все возрастающим интересом актриса следила за ее маневрами в отношении француза. Обморок обмороком, а поди ж ты! Мисс Хоукс впервые задумалась о том, что же незнакомка делала на улице, неспешно прогуливаясь там взад-вперед? Ответ напрашивался сам собой, и Салли отнеслась к нему с возмутительным спокойствием, хотя ей и следовало быть шокированной. Но жизнь вносит свои коррективы в нравственные устои – уж лучше провести вечер в компании проститутки и француза, чем в обществе двух убийц. Салли вздрогнула, как от озноба, и поплотнее укуталась в плащ, с тревогой осознав, как далеко она очутилась от Холборн-стрит. Оставалось надеяться, что благородный спаситель окажется последовательным в своем великодушии и отвезет ее домой. Не дожидаясь помощи, мисс Хоукс вышла из кэба, предоставив французу позаботиться об Эффи, и задрала голову, рассматривая внушительный особняк, который скрывался под словами «Вигмор-стрит, тридцать два».
Клод-Луи де Монтеран: Массивный фасад трехэтажного здания из серого портландского камня зрительно облегчали белые портики и изящная лепнина середины прошлого века, но, в общем и целом, дом на Вигмор-стрит создавал впечатление суровой основательности. Приезд хозяина не остался незамеченным, и, хоть граф, занятый извлечением их экипажа Эуфемии, не добрался еще даже до передней, за окнами особняка, отмечая присутствие в нем жизни, замелькали отблески свечей. Навстречу Клоду-Луи выскочил слуга, принял у генерала повод вороного и расторопно увел хозяйского скакуна на конюшню, а мажордом предупредительно распахнул перед гостями двери. Будучи французом, как и его хозяин, он не смог сдержать любопытного взгляда, вскользь брошенного на двух рыжих особ. И понимающего, адресованного де Монтерану. До сей поры генерал не водил в дом девиц, но одинокий мужчина рано или поздно… И пора бы, а то в этом унылом Лондоне становится невыносимо скучно! – Мадемуазель Салли, мадемуазель… ммм… Проходите и позвольте мэтру Муньи позаботиться о вашей одежде. Жером, подогретого вина, ужин, и… Врача? – последний вопрос был адресован Эффи. Граф предлагал ей определиться, насколько хорошо, или, напротив, насколько плохо она чувствует себя после познакомившего из всех обморока.
Эуфемия Харпер: Мисс Харпер все еще чувствовала слабость, охватившую все ее существо после обморока и являвшуюся неоспоримым свидетельством голода. Возможно, именно поэтому рыжеволосая женщина была не ловка и слегка заторможена. С ее побледневших уст не сорвалось даже слов благодарности, когда спаситель аккуратно помог ей выйти из экипажа и только по робкому взгляду бывшей музы, можно было угадать всю ту признательность, коею испытывало ее сердце. Оказавшись во власти домашнего тепла, мисс Эффи на мгновение вновь почувствовала легкое головокружение, которое, впрочем, почти сразу же улетучилось, едва глаза женщины привыкли к яркому свечному блеску, а легкие к чуть суховатой теплоте передней. Подавая мэтру Муньи свой штопаный платок, Эуфемия стыдливо отвела взгляд, боясь даже посмотреть в глаза слуге, так как почти наверняка знала, что встретит в глубине зрачков мужчины насмешливый блеск. Вопрос, адресованный мисс Харпер, отчего-то показался ей забавным. Рыжеволосая женщина мягко улыбнулась и ответила достаточно бойко, не смотря на смущение и владеющее ею недомогание: - Врача Вы предлагаете так же всем своим гостям, сэр? Значит сердце Ваше еще милосерднее, чем мне казалось, раз Вы привечаете под своим кровом всех страждущих Лондона. Но мне врач не нужен. … Думаю, что ужин сыграет для меня куда более хорошую службу, нежели чем врач.
Салли Хоукс: В отличие от мисс Харпер мисс Хоукс, не смущаясь, доверила свой плащ слуге, не дрогнув, проигнорировала его мимолетный взгляд на свою непокрытую шляпкой голову с растрепанными волосами, и прошла в холл, озираясь вокруг с детским любопытством. Наибольшее впечатление на Салли произвело зеркало во весь рост, где она, наконец, разглядела свои взъерошенные медные кудри и испачканный подол светлого платья. На правой щеке почему-то тоже красовалось пятно. Ойкнув, мисс Хоукс принялась яростно оттирать лицо малюсеньким платочком, одновременно другой рукой приглаживая волосы. – Экипаж… Ужин… Право, сэр, вы так добры… – против воли в голосе Салли скользнули нотки недоверчивости. Не то что бы она всерьез подозревала месье Клода в злонравных намерениях, но сердце актрисы все еще трепыхалось и замирало после леденящей душу сцены, невольной свидетельницей которой она стала, и бешеного ритма погони по лондонским улицам.
Клод-Луи де Монтеран: Муньи с невозмутимостью, делающей честь даже его чопорным английским коллегам по ремеслу, принял простенькие наряды двух девушек вкупе с пальто и шляпой графа. Так, словно потрепанный плащ и штопаный платок ничуть его не смущают. Шлюхи, как он полагал, наряжаются более вычурно, ну а приличные женщины эдак запросто не приезжают поужинать к мужчине в такое время. Клод мельком покосился на сгустившуюся темноту за окнами и вынужден был констатировать, что происходящее сбивает его с толку. – Не всем, это не благотворительная больница все же, - усмехнулся Клод-Луи в ответ на предположение Эффи, мысленно представляя под своим кровом «всех страждущих Лондона» сразу и иронично впечатляясь плодами собственного воображения. – Но учитывая обстоятельства нашего знакомства… Я все еще надеюсь услышать рассказ о том, что произошло. – Ваша светлость, в гостиной растоплен камин, если желаете, вино подадут туда, а не в столовую, - подал голос мажордом, вклинившись в женское щебетание, окружившее де Монтерана. – Да, это было бы недурно, - признал хозяин, вальяжным жестом указывая гостьям, куда им двигаться из прихожей. – Я не добр, мадемуазель Салли. И не милосерден. То, о чем вы беспокоитесь, ровным счетом ничего мне не стоит. Настоящая христианская доброта предполагает много больше усилий, а порой еще и трагическое самопожертвование. Так что считайте происходящее причудой скучающего филантропа, это будет вернее. И моей любезностью моему повару, его таланты пропадают всуе, но сегодня будет, кому их оценить.
Салли Хоукс: Салли мертвенно побледнела и чуть не шарахнулась прочь от руки гостеприимного хозяина, услышав пожелание месье Клода узнать, что произошло, пока не сообразила, что это скорее относится к ее спутнице, а не к ней. От одной мысли о том, чтобы поведать хоть одной живой душе об убийстве, у актрисы все внутри обмирало от страха, и холодели ладони. «Но ведь рано или поздно придется рассказать», – шепнул тоненький голосок внутри. «Кому и зачем?» – сопротивлялась Салли. «Ради Сьюзен», – не унимался голос. «Сьюзен не вернуть». «Ради себя». Тут Салли противопоставить было нечего, кроме слабой призрачной надежды, что убийцы о ней просто позабудут.
Эуфемия Харпер: «Услышать рассказ о том, что произошло», - сказал он и Эуфемия, вновь почувствовала, как заливается краской смущения. О чем она может рассказать? Не о том ли, как ее выставил за порог человек, которого она любила? В которого верила, которым восхищалась ... О своей жизни, в одночасье вновь перевернувшейся кверху дыбом, только потому, что ее прежнему спасителю надоело с нею играть ….? Или, быть может, поведать этому скучающему джентльмену, как холоден ночной Лондон, как страшно сознавать, что из-за позывов твоего голодного желудка ты можешь пойти на все, переступить законы Божеские и человеческие, лишь бы насытиться, отодвинуть хотя бы на день тот час, когда голод настигнет тебя и сокрушит? Слегка нахмурившись, мисс Харпер грустно улыбнулась и двинулась в сторону гостиной, путь, куда уже обозначил указующий перст хозяина. - О, я не думаю, сэр, что моя история сколько-нибудь интересна, - бросила на ходу Эффи, лишь слегка повернув свою рыжую голову в сторону генерала – но если Вы захотите, я постараюсь ответить на Ваши вопросы. « Если ответы Вам и в самом деле интересны, сэр», - хотела, было добавить рыжеволосая муза, но вовремя спохватилась, здраво рассудив, что подобная дерзость была бы сейчас, по меньшей мере, неуместна.
Клод-Луи де Монтеран: Камин и правда горел: пламя любовно ласкало потрескивающие от жара дрова, а в массивной трубе, бросая вызов январским холодам, гудела тяга. - Садитесь туда, мадемуазель. Сдается мне, вы озябли, - хозяин указал Эуфимии на кресло у камина, затем пододвинул к огню втрое, для Салли. – Значит, полагаете, ваша история покажется мне неинтересной? – когда все устроились, заметил Клод-Луи насмешливо, по ходу любуясь игрой огненных отблесках на кудрях рыжих девиц. – Вы не правы, милые дамы. Если учесть, что в этом мире мужчинам позволено если не все, то очень многое, женщинам же нельзя и шагу ступить без оглядки на мнение света, само ваше присутствие в моем доме уже удивительно. Рискну предположить, что вы обе не леди… Умозаключения графа были перерваны появлением слуги с подносом, на котором, в трех высоких бокалах из толстого стекла покачивалось разогретое красное вино со специями. – О-оо, вот это вовремя, мэтр Муньи, без этого божественного напитка пережить лондонскую зиму просто не представляется мне возможным, - констатировал генерал, с удовольствием исследуя терпкий запах, поднимающийся от бокала. – Так вот… Не леди, и, кажется, ваш домашний очаг не балует вас теплом и суетой большой дружной семьи… Так с кем же имею честь, в таком случае?
Салли Хоукс: Будь в Салли побольше заносчивости, она ответила бы месье Клоду фразой Фигаро: «Была бы на то воля божья, я могла бы быть и дочерью принца». Однако мисс Хоукс без сетований принимала свое социальное положение и отчасти даже гордилась им, ибо самостоятельно избрала свой путь, а какой еще резон нужен женщине, чтобы оставить в стороне любые сожаления? Впрочем, для неловкости у актрисы нашлись другие причины. Она бросила всполошенный взгляд на мисс Харпер: уж ее новой знакомой наверняка гордиться нечем. Ведомая то ли состраданием, то ли эгоизмом, – поскольку правда о рыжей жрице любви непременно бросит тень и на нее, Салли, – мисс Хоукс поторопилась ответить до того, пока та раскроет рот. – Мы актрисы в театре на Друри-лейн, – произнесла она, надеясь, что проститутка не опровергнет ее слова, и небрежно отхлебнула из предложенного бокала. Горячее вино показалось Салли непривычно крепким, и она зашлась в кашле – щеки покраснели, а на голубые глаза навернулись слезы. Или то была расплата за ложь?
Эуфемия Харпер: Мисс Харпер с благодарностью взглянула на рыжеволосую девушку. Её слова избавили бывшую натурщицу от необходимости пускаться в унизительные объяснения в попытках соткать хрупкое полотно лжи. Искоса глянув на мужчину, Эуфемия ограничилась лишь тем, что улыбнулась, молчаливо подтверждая слова своей новоиспеченной подруги по искусству, и с куда большей охотой потянулась за своей порцией горячего вина. Обжигающий напиток показался мисс Харпер достаточно крепким и очень густым, будто вместо вина в бокал была налита душистая, цветная смола. Этот чудо нектар ласково обволакивал горло и заставлял кровь, скованную морозным воздухом Лондона, быстрее побежать по жилам. Эффи сделала еще пару глотков, прежде чем, наконец, ощутила, что силы вернулись к ней, а вместе с ними живость и природная резвость, коею она поспешила продемонстрировать, весело поинтересовавшись у генерала: - А Вы любите театр, сэр? – и лишь сказавши это, мисс Харпер запоздало подумала о том, окажись их спаситель завзятым театралом ее собственная неосведомленность в вопросах театрального бытия может показаться подозрительной и почти комичной. Какая из нее актриса! В лучшем случае цветочница, а в худшем ….
Клод-Луи де Монтеран: Актрисы? Это многое объясняло, Под «многим» Клод-Луи понимал ту беспечность в общении с незнакомым мужчиной, которая одновременно забавляла и озадачивала француза. Как прекрасно, однако, когда женщины не забивают голову беспокойством об эфемерной субстанции под названием репутация. - Признаться, я ни разу не театрал, мадемуазель, - судя по выражению светло-серых глаз графа, их обладатель ничуть не сожалел о подобном упущении в своей жизни. – Считаете, что Мельпомена стоит поклонения? Расскажите мне, это очень интересно. Я привык полагать, что самые драматические постановки в этом мире разыгрываются за пределами театральных подмостков. Но на сцене, признаю, некоторые истории выглядят… безопаснее. Бутафорская кровь, бутафорская смерть… Де Монтеран на минуту задумался, представляя «Короля Лира» или «Ричарда Третьего» в «полевых условиях», но потом решил, что для прелестных старлеток подобный натурализм войны и смерти был бы уже слишком. - Но я готов изменить свое мнение об этой забаве, разумеется, когда речь идет о неофите, все в руках учителей. Возьметесь, милые дамы?
Салли Хоукс: Горячее вино побежало по венам, согревая кровь и туманя хмелем некрепкую голову актрисы. Салли кокетливо качнула ножкой бокала в направлении гостеприимного хозяина. С каждым глотком он казался ей все более славным и милым джентльменом. Подумать только – сначала он ей совсем не понравился, она даже сочла его грубияном. Какая глупость! – Конечно, – с энтузиазмом откликнулась Салли, – можем начать прямо сейчас. Хотите, я прочту вам монолог Виолы из «Дваца… Двенадцатой ночи» мистера Шекр... Шепр... Шекспира? Эта роль будет моей! – скромно похвасталась она и залихватски опорожнила остатки питья. В голове зашумело еще приятнее, и появись здесь сейчас ужасный маркиз Эндерлейн, мисс Хоукс мило улыбнулась бы и ему, чувствуя себя полностью защищенной в теплом уюте гостиной.
Клод-Луи де Монтеран: Хозяин с легким прищуром проследил за манипуляциями гостьи с подогретым вином. Все же идея со спиртным перед ужином оказалась типично мужской, - девочка заметно захмелела. Превратить остаток вечера в оргию – идея заманчивая, но Клод-Луи с его повадками захватчика предпочитал оргии исключительно выездные. - Вашей, мадемуазель Салли? Я в сомнениях, - весело польстил граф рыжеволосой актерке. – Вы столь женственны, что представить вас в роли Цезарио – просто кощунство. Но мы можем считать этот отважно опорожненный бокал репетицией… м-ммм… мужской роли. А какие роли предпочитаете вы? Де Монтеран перевел вопросительный взгляд на более молчаливую из двух девушек.
полная версия страницы