Форум » Regency Romance: игровое поле » Филантропия с французским акцентом » Ответить
Филантропия с французским акцентом
Салли Хоукс: 29 января 1815 года, вечер. Продолжение эпизода «Место преступления».
Ответов - 37, стр:
1 2 All
Эуфемия Харпер: Пара глотков. … Однако и эта пара глотков далась Эуфемии с трудом. Обжигающий жар обхватил не только ее рот и горло, но и желудок, где разгорелся настоящий пожар, от которого женщина ощущала себя еще более голодной и не здоровой. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота, однако мисс Харпер с полной отчетливостью осознала, что ей действительно стало легче. Слегка шевельнувшись в руках незнакомца, Эффи осторожно коснулась его руки своей, жестом прося остановить бесконечный коньячный поток. Не смотря на свое прошлое, а так же на то, что в обществе художников не так уж редко прикладывались к бутылке, мисс Харпер не являлась поклонницей спиртных напитков. Их резкий вкус и тяжелый запах вызывали у рыжеволосой особы неприязнь и настороженность, хотя и к противникам возлияний Эффи причислить себя не могла. - Пустите меня, - сдавленно попросила она, все-таки сделав несколько послушных глотков – Вы обещали, сэр ….
Клод-Луи де Монтеран: – Больно смотреть, как вы терзаетесь, право слово, - с легким оттенком иронии заметил мужчина, финальный глоток из фляжки сделав самолично. А то, по гримасам дам, самое время было предположить, что в ней не коньяк восьмилетней выдержки, а винный уксус. За окнами кэба тем временем улица стала шире и озарилась ярким сиянием витрин и новомодных газовых фонарей, экипаж свернул в фешенебельную часть города, в район дорогих особняков, престижных магазинов и показательных вечерних променадов. – Вам легче, мадемуазель? – поинтересовался француз, отстраняясь от Эуфемии, благо, она казалась ему окончательно опомнившейся после обморока. Самое время было спросить, где же все-таки обитает рыжеволосая, но разворачивать кэб а двух шагах от дома… «Позже», - решил генерал, который и сам был бы не прочь оказаться в своем кабинете у камина и продолжить дегустацию коньяка, а не тащиться в очередное предместье, где, если судить по скромности платья, должны были обитать эти юные англичанки.
Эуфемия Харпер: То ли еще находясь под впечатлением от обморока, то ли уже попав под влияние коньяка, Эуфемия не ощутила ни малейшего беспокойства, когда до ее вновь прояснившегося сознания, дошло, что они едут в незнакомое ей место. Даже легкая тень не набежала на бледный лоб рыжеволосой натурщицы, даже тонкая морщинка не пролегла меж золотистых бровей светлоглазой музы. Хуже того положения в коем до сего момента находилась девушка, оказаться было трудно и, по крайней мере, то, что ждало ее впереди, могло быть, не настолько унизительным …. Слегка откинувшись на спинку сидения, Эуфемия какое-то время молча изучала незнакомого ей мужчину из-под полуопущенных рыжих ресниц. Отвечать на вопросы отчего-то не хотелось. Хотелось просто сидеть и молчать, наслаждаясь приятным ощущением тепла, которое плавно растекалось по телу женщины, словно горячий и сладкий мед, заполняя своей тягучей массой каждую клеточку замерзшего тела. Тем не менее, в конец концов, мисс Харпер принудила себя оторваться от почти чувственного наслаждения и ответить, тихо и чинно, стараясь придать своему, все еще дрожащему голоску, приличествующий тон: - Да, сэр, лучше. Благодарю Вас. Она опустила взор, отчего на уже розовеющие щеки упала легкая тень от ресниц и продолжила, осторожно подбирая слова, дабы в волнении не показаться излишне резкой (а ведь именно в резкости подчас упрекал ее, Эффи, мистер Честер): - Я очень признательна Вам, сэр, что Вы не оставили меня, - тут она запнулась и бросив взгляд на мисс Салли, будто впервые узрев ее, поправила саму себя – нас, в столь трудном положении. Мне, честное слово, неловко, что я своим обмороком, оторвала Вас от прогулки и, невольно воззвав к Вашему милосердию, вынудила прийти к нам на помостч. И так чувствуя себя не в своей тарелке, мисс Харпер, изо всех сил стараясь сохранять вид воспитанный и благопристойный, споткнувшись на последнем слове своей триады, невольно залилась краской и, с силой сжав в тонких пальчиках ткань своей потрепанной юбки, умолкла.
Клод-Луи де Монтеран: Слушая рыжую, граф невольно размышлял о том, что умение благодарить – своего рода искусство, каждый человек изъявляет благодарность по-своему, и процедура эта чаще тягостна, чем радостна и для благодарящего, и для того, кого благодарят. Так что волнению и окончательному смущению, охватившему молодую женщину в финале речи, он совсем не удивился. Тут он не получит в благодарность пощечину, и на том спасибо. Клод-Луи еще раз оценивающе оглядел Эуфемию, укрепляясь в этом убеждении. – Полно, мадемуазель, - усмехнулся он. - Вы вынуждаете меня говорить в ответ банальности, а я этого не люблю. Прогулка была скучнейшей, и жалеть о ее окончании было бы лицемерием. К тому же в конечном итоге я заполучил общество двух прелестных девушек, поэтому ни слова более о благодарности. - Вигмор-стрит, тридцать два, - объявил кучер за спиной де Монтерана. – Благодарю, милейший. Надеюсь, мой конь не доставил вам хлопот. – О, ничуть, сэр, - кэбмен, получив бумажную банкноту вместо медяков, расплылся в улыбке. – Прекрасное животное, чувствуется порода! – Да уж… Милые дамы, мы у цели, - резюмировал француз, спрыгивая на мостовую. – Надеюсь, вы простите меня, если мы войдем через калитку? «Калиткой» генерал иронично именовал арку для въезда во двор экипажей, перекрытую витой чугунной решеткой. В дни больших торжеств это могло бы оказаться удобно, но Клод-Луи не утруждал себя устройством приемов.
Салли Хоукс: – Да-да, наша признательность безмерна, – поддакнула Салли благодарственной речи Эуфемии. Со все возрастающим интересом актриса следила за ее маневрами в отношении француза. Обморок обмороком, а поди ж ты! Мисс Хоукс впервые задумалась о том, что же незнакомка делала на улице, неспешно прогуливаясь там взад-вперед? Ответ напрашивался сам собой, и Салли отнеслась к нему с возмутительным спокойствием, хотя ей и следовало быть шокированной. Но жизнь вносит свои коррективы в нравственные устои – уж лучше провести вечер в компании проститутки и француза, чем в обществе двух убийц. Салли вздрогнула, как от озноба, и поплотнее укуталась в плащ, с тревогой осознав, как далеко она очутилась от Холборн-стрит. Оставалось надеяться, что благородный спаситель окажется последовательным в своем великодушии и отвезет ее домой. Не дожидаясь помощи, мисс Хоукс вышла из кэба, предоставив французу позаботиться об Эффи, и задрала голову, рассматривая внушительный особняк, который скрывался под словами «Вигмор-стрит, тридцать два».
Клод-Луи де Монтеран: Массивный фасад трехэтажного здания из серого портландского камня зрительно облегчали белые портики и изящная лепнина середины прошлого века, но, в общем и целом, дом на Вигмор-стрит создавал впечатление суровой основательности. Приезд хозяина не остался незамеченным, и, хоть граф, занятый извлечением их экипажа Эуфемии, не добрался еще даже до передней, за окнами особняка, отмечая присутствие в нем жизни, замелькали отблески свечей. Навстречу Клоду-Луи выскочил слуга, принял у генерала повод вороного и расторопно увел хозяйского скакуна на конюшню, а мажордом предупредительно распахнул перед гостями двери. Будучи французом, как и его хозяин, он не смог сдержать любопытного взгляда, вскользь брошенного на двух рыжих особ. И понимающего, адресованного де Монтерану. До сей поры генерал не водил в дом девиц, но одинокий мужчина рано или поздно… И пора бы, а то в этом унылом Лондоне становится невыносимо скучно! – Мадемуазель Салли, мадемуазель… ммм… Проходите и позвольте мэтру Муньи позаботиться о вашей одежде. Жером, подогретого вина, ужин, и… Врача? – последний вопрос был адресован Эффи. Граф предлагал ей определиться, насколько хорошо, или, напротив, насколько плохо она чувствует себя после познакомившего из всех обморока.
Эуфемия Харпер: Мисс Харпер все еще чувствовала слабость, охватившую все ее существо после обморока и являвшуюся неоспоримым свидетельством голода. Возможно, именно поэтому рыжеволосая женщина была не ловка и слегка заторможена. С ее побледневших уст не сорвалось даже слов благодарности, когда спаситель аккуратно помог ей выйти из экипажа и только по робкому взгляду бывшей музы, можно было угадать всю ту признательность, коею испытывало ее сердце. Оказавшись во власти домашнего тепла, мисс Эффи на мгновение вновь почувствовала легкое головокружение, которое, впрочем, почти сразу же улетучилось, едва глаза женщины привыкли к яркому свечному блеску, а легкие к чуть суховатой теплоте передней. Подавая мэтру Муньи свой штопаный платок, Эуфемия стыдливо отвела взгляд, боясь даже посмотреть в глаза слуге, так как почти наверняка знала, что встретит в глубине зрачков мужчины насмешливый блеск. Вопрос, адресованный мисс Харпер, отчего-то показался ей забавным. Рыжеволосая женщина мягко улыбнулась и ответила достаточно бойко, не смотря на смущение и владеющее ею недомогание: - Врача Вы предлагаете так же всем своим гостям, сэр? Значит сердце Ваше еще милосерднее, чем мне казалось, раз Вы привечаете под своим кровом всех страждущих Лондона. Но мне врач не нужен. … Думаю, что ужин сыграет для меня куда более хорошую службу, нежели чем врач.
Салли Хоукс: В отличие от мисс Харпер мисс Хоукс, не смущаясь, доверила свой плащ слуге, не дрогнув, проигнорировала его мимолетный взгляд на свою непокрытую шляпкой голову с растрепанными волосами, и прошла в холл, озираясь вокруг с детским любопытством. Наибольшее впечатление на Салли произвело зеркало во весь рост, где она, наконец, разглядела свои взъерошенные медные кудри и испачканный подол светлого платья. На правой щеке почему-то тоже красовалось пятно. Ойкнув, мисс Хоукс принялась яростно оттирать лицо малюсеньким платочком, одновременно другой рукой приглаживая волосы. – Экипаж… Ужин… Право, сэр, вы так добры… – против воли в голосе Салли скользнули нотки недоверчивости. Не то что бы она всерьез подозревала месье Клода в злонравных намерениях, но сердце актрисы все еще трепыхалось и замирало после леденящей душу сцены, невольной свидетельницей которой она стала, и бешеного ритма погони по лондонским улицам.
Клод-Луи де Монтеран: Муньи с невозмутимостью, делающей честь даже его чопорным английским коллегам по ремеслу, принял простенькие наряды двух девушек вкупе с пальто и шляпой графа. Так, словно потрепанный плащ и штопаный платок ничуть его не смущают. Шлюхи, как он полагал, наряжаются более вычурно, ну а приличные женщины эдак запросто не приезжают поужинать к мужчине в такое время. Клод мельком покосился на сгустившуюся темноту за окнами и вынужден был констатировать, что происходящее сбивает его с толку. – Не всем, это не благотворительная больница все же, - усмехнулся Клод-Луи в ответ на предположение Эффи, мысленно представляя под своим кровом «всех страждущих Лондона» сразу и иронично впечатляясь плодами собственного воображения. – Но учитывая обстоятельства нашего знакомства… Я все еще надеюсь услышать рассказ о том, что произошло. – Ваша светлость, в гостиной растоплен камин, если желаете, вино подадут туда, а не в столовую, - подал голос мажордом, вклинившись в женское щебетание, окружившее де Монтерана. – Да, это было бы недурно, - признал хозяин, вальяжным жестом указывая гостьям, куда им двигаться из прихожей. – Я не добр, мадемуазель Салли. И не милосерден. То, о чем вы беспокоитесь, ровным счетом ничего мне не стоит. Настоящая христианская доброта предполагает много больше усилий, а порой еще и трагическое самопожертвование. Так что считайте происходящее причудой скучающего филантропа, это будет вернее. И моей любезностью моему повару, его таланты пропадают всуе, но сегодня будет, кому их оценить.
Салли Хоукс: Салли мертвенно побледнела и чуть не шарахнулась прочь от руки гостеприимного хозяина, услышав пожелание месье Клода узнать, что произошло, пока не сообразила, что это скорее относится к ее спутнице, а не к ней. От одной мысли о том, чтобы поведать хоть одной живой душе об убийстве, у актрисы все внутри обмирало от страха, и холодели ладони. «Но ведь рано или поздно придется рассказать», – шепнул тоненький голосок внутри. «Кому и зачем?» – сопротивлялась Салли. «Ради Сьюзен», – не унимался голос. «Сьюзен не вернуть». «Ради себя». Тут Салли противопоставить было нечего, кроме слабой призрачной надежды, что убийцы о ней просто позабудут.
Эуфемия Харпер: «Услышать рассказ о том, что произошло», - сказал он и Эуфемия, вновь почувствовала, как заливается краской смущения. О чем она может рассказать? Не о том ли, как ее выставил за порог человек, которого она любила? В которого верила, которым восхищалась ... О своей жизни, в одночасье вновь перевернувшейся кверху дыбом, только потому, что ее прежнему спасителю надоело с нею играть ….? Или, быть может, поведать этому скучающему джентльмену, как холоден ночной Лондон, как страшно сознавать, что из-за позывов твоего голодного желудка ты можешь пойти на все, переступить законы Божеские и человеческие, лишь бы насытиться, отодвинуть хотя бы на день тот час, когда голод настигнет тебя и сокрушит? Слегка нахмурившись, мисс Харпер грустно улыбнулась и двинулась в сторону гостиной, путь, куда уже обозначил указующий перст хозяина. - О, я не думаю, сэр, что моя история сколько-нибудь интересна, - бросила на ходу Эффи, лишь слегка повернув свою рыжую голову в сторону генерала – но если Вы захотите, я постараюсь ответить на Ваши вопросы. « Если ответы Вам и в самом деле интересны, сэр», - хотела, было добавить рыжеволосая муза, но вовремя спохватилась, здраво рассудив, что подобная дерзость была бы сейчас, по меньшей мере, неуместна.
Клод-Луи де Монтеран: Камин и правда горел: пламя любовно ласкало потрескивающие от жара дрова, а в массивной трубе, бросая вызов январским холодам, гудела тяга. - Садитесь туда, мадемуазель. Сдается мне, вы озябли, - хозяин указал Эуфимии на кресло у камина, затем пододвинул к огню втрое, для Салли. – Значит, полагаете, ваша история покажется мне неинтересной? – когда все устроились, заметил Клод-Луи насмешливо, по ходу любуясь игрой огненных отблесках на кудрях рыжих девиц. – Вы не правы, милые дамы. Если учесть, что в этом мире мужчинам позволено если не все, то очень многое, женщинам же нельзя и шагу ступить без оглядки на мнение света, само ваше присутствие в моем доме уже удивительно. Рискну предположить, что вы обе не леди… Умозаключения графа были перерваны появлением слуги с подносом, на котором, в трех высоких бокалах из толстого стекла покачивалось разогретое красное вино со специями. – О-оо, вот это вовремя, мэтр Муньи, без этого божественного напитка пережить лондонскую зиму просто не представляется мне возможным, - констатировал генерал, с удовольствием исследуя терпкий запах, поднимающийся от бокала. – Так вот… Не леди, и, кажется, ваш домашний очаг не балует вас теплом и суетой большой дружной семьи… Так с кем же имею честь, в таком случае?
Салли Хоукс: Будь в Салли побольше заносчивости, она ответила бы месье Клоду фразой Фигаро: «Была бы на то воля божья, я могла бы быть и дочерью принца». Однако мисс Хоукс без сетований принимала свое социальное положение и отчасти даже гордилась им, ибо самостоятельно избрала свой путь, а какой еще резон нужен женщине, чтобы оставить в стороне любые сожаления? Впрочем, для неловкости у актрисы нашлись другие причины. Она бросила всполошенный взгляд на мисс Харпер: уж ее новой знакомой наверняка гордиться нечем. Ведомая то ли состраданием, то ли эгоизмом, – поскольку правда о рыжей жрице любви непременно бросит тень и на нее, Салли, – мисс Хоукс поторопилась ответить до того, пока та раскроет рот. – Мы актрисы в театре на Друри-лейн, – произнесла она, надеясь, что проститутка не опровергнет ее слова, и небрежно отхлебнула из предложенного бокала. Горячее вино показалось Салли непривычно крепким, и она зашлась в кашле – щеки покраснели, а на голубые глаза навернулись слезы. Или то была расплата за ложь?
Эуфемия Харпер: Мисс Харпер с благодарностью взглянула на рыжеволосую девушку. Её слова избавили бывшую натурщицу от необходимости пускаться в унизительные объяснения в попытках соткать хрупкое полотно лжи. Искоса глянув на мужчину, Эуфемия ограничилась лишь тем, что улыбнулась, молчаливо подтверждая слова своей новоиспеченной подруги по искусству, и с куда большей охотой потянулась за своей порцией горячего вина. Обжигающий напиток показался мисс Харпер достаточно крепким и очень густым, будто вместо вина в бокал была налита душистая, цветная смола. Этот чудо нектар ласково обволакивал горло и заставлял кровь, скованную морозным воздухом Лондона, быстрее побежать по жилам. Эффи сделала еще пару глотков, прежде чем, наконец, ощутила, что силы вернулись к ней, а вместе с ними живость и природная резвость, коею она поспешила продемонстрировать, весело поинтересовавшись у генерала: - А Вы любите театр, сэр? – и лишь сказавши это, мисс Харпер запоздало подумала о том, окажись их спаситель завзятым театралом ее собственная неосведомленность в вопросах театрального бытия может показаться подозрительной и почти комичной. Какая из нее актриса! В лучшем случае цветочница, а в худшем ….
Клод-Луи де Монтеран: Актрисы? Это многое объясняло, Под «многим» Клод-Луи понимал ту беспечность в общении с незнакомым мужчиной, которая одновременно забавляла и озадачивала француза. Как прекрасно, однако, когда женщины не забивают голову беспокойством об эфемерной субстанции под названием репутация. - Признаться, я ни разу не театрал, мадемуазель, - судя по выражению светло-серых глаз графа, их обладатель ничуть не сожалел о подобном упущении в своей жизни. – Считаете, что Мельпомена стоит поклонения? Расскажите мне, это очень интересно. Я привык полагать, что самые драматические постановки в этом мире разыгрываются за пределами театральных подмостков. Но на сцене, признаю, некоторые истории выглядят… безопаснее. Бутафорская кровь, бутафорская смерть… Де Монтеран на минуту задумался, представляя «Короля Лира» или «Ричарда Третьего» в «полевых условиях», но потом решил, что для прелестных старлеток подобный натурализм войны и смерти был бы уже слишком. - Но я готов изменить свое мнение об этой забаве, разумеется, когда речь идет о неофите, все в руках учителей. Возьметесь, милые дамы?
Салли Хоукс: Горячее вино побежало по венам, согревая кровь и туманя хмелем некрепкую голову актрисы. Салли кокетливо качнула ножкой бокала в направлении гостеприимного хозяина. С каждым глотком он казался ей все более славным и милым джентльменом. Подумать только – сначала он ей совсем не понравился, она даже сочла его грубияном. Какая глупость! – Конечно, – с энтузиазмом откликнулась Салли, – можем начать прямо сейчас. Хотите, я прочту вам монолог Виолы из «Дваца… Двенадцатой ночи» мистера Шекр... Шепр... Шекспира? Эта роль будет моей! – скромно похвасталась она и залихватски опорожнила остатки питья. В голове зашумело еще приятнее, и появись здесь сейчас ужасный маркиз Эндерлейн, мисс Хоукс мило улыбнулась бы и ему, чувствуя себя полностью защищенной в теплом уюте гостиной.
Клод-Луи де Монтеран: Хозяин с легким прищуром проследил за манипуляциями гостьи с подогретым вином. Все же идея со спиртным перед ужином оказалась типично мужской, - девочка заметно захмелела. Превратить остаток вечера в оргию – идея заманчивая, но Клод-Луи с его повадками захватчика предпочитал оргии исключительно выездные. - Вашей, мадемуазель Салли? Я в сомнениях, - весело польстил граф рыжеволосой актерке. – Вы столь женственны, что представить вас в роли Цезарио – просто кощунство. Но мы можем считать этот отважно опорожненный бокал репетицией… м-ммм… мужской роли. А какие роли предпочитаете вы? Де Монтеран перевел вопросительный взгляд на более молчаливую из двух девушек.
полная версия страницы