Форум » Regency Romance: игровое поле » Как джентльмен джентльмену...(эпизод завершен) » Ответить
Как джентльмен джентльмену...(эпизод завершен)
Фредерик Леметр: Место действия: "Три креста", позже один из лондонских клубов. Время действия: 26 января 1815 года. Около шести вечера. Участники: Ричард Уингем, Фредерик Леметр, Филип Герберт.
Ответов - 42, стр:
1 2 3 All
Фредерик Леметр: Месье Леметр склонил голову ровно на четверть дюйма. Легкий холодок отчуждения не остался им незамеченным, но течение жизни часто нарушается подобными стычками человеческого темперамента, и француз распрощался с Уингемом неискренними заверениями и сожалениями о своей бесполезности в поисках исчезнувшего юноши. Фредерик автоматически произносил учтиво выверенные фразы, но его ум был уже занят тщательным обдумыванием полученных от графа сведений. Письмо нужно перехватить прежде, чем до него доберется Дансбери, − вероятность того, что вор не уничтожил его, ничтожно мала, но она есть. Времени терять нельзя: пока в распоряжении есть небольшое преимущество, надо воспользоваться им в полной мере. Леметр усмехнулся, оценив иронию ситуации: придется начать параллельный розыск еще одного клочка измаранной бумаги, способной разрушить репутацию и саму жизнь. Но в данном случае на кон поставлена его собственная шкура, и он не станет церемониться в способах. Хотя… когда это он церемонился? Месье всерьез задумался, но вспомнить так и не смог. Выждав четверть часа, Леметр неторопливо поднялся с места и размеренной походкой покинул клуб. Любой, кто проявил бы праздный интерес к перемещениям француза, подумал бы, что тот решил сменить одно почтенное общество на другое. И ошибся бы, хотя публика, собирающаяся в «Трех крестах», заслуживала уважения по-своему.
Ричард Уингем: Если б граф Дансбери знал, что у него только что появился конкурент в поисках пропавшего письма кузена, и дело решительно не терпит отлагательства, он, разумеется, отправился бы обратно в «Три Креста» немедленно. Но планы Леметра были Ричарду неведомы, поэтому полковник не спешил, продолжая раскланиваться и обмениваться приветствиями со знакомыми, явившимися поужинать в «Уайтс», и смаковать долгожданный коньяк. И все же он бы уехал, и возможно в то же время, что и француз, но фортуне на этот раз было угодно ставить на Лютецию против Альбиона. Уингем внезапно заметил виконта Герберта, своего бывшего сослуживца и давнего приятеля. Тот, казалось искал кого-то среди завсегдатаев клуба, и выглядел при этом настолько озабоченным, что Дансбери не удержался от расспросов. – Филип, - салютуя бокалом, окликнул он Герберта. – Сколько лет, сколько зим! Вчера днем я разбирал почту и наткнулся на приглашение на прием в Пемброк-Холле. Прости, что не удалось заявиться к вам, я только вчера вернулся в Лондон из Брайтона. Надеюсь, Лондон в восхищении пал к твоим ногам, затмив славный Брюссель?
Филип Герберт: - Полагаю, Брюссель затмила бы и захолустная Хатива, где мы с вами, полковник, если правильно припоминаю, сумели слегка расшевелить местное население. Поражаюсь, как среди фламандцев могли появиться художники... Отдав должное джентльменской иронии и типично английскому злословию, которое в приличном обществе принято было называть остроумием, а на деле являлось не более чем снобизмом уроженца обширной империи, можно было считать исполненным долг перед лондонским светом и перейти к менее формальной части встречи. А встреча была долгожданной, и дело было не только в том, чтобы обменяться последними армейскими, штабными или приватными новостями, получив удовольствие от непринужденной беседы, как это заведено между друзьями и сослуживцами. Если Филипу требовалось поделиться с кем-либо своими сомнениями или озабоченностью, то кандидатуры лучше графа Дансбери ему было не найти, подтверждением чему служили более десяти лет взаимных душевных излияний разной степени серьезности, трезвости и пристойности. Нынешняя же причина обеспокоенности наследника дома Пемброков заключалась в простом листе бумаги, спрятанном в кармане сюртука и будто обжигавшем сквозь одежду своего нынешнего обладателя. - Ричард, кого мне хватало в столице мира, так это тебя, - виконт уселся в кресло, недавно занимаемое другим его приятелем Леметром, и жестом подозвал служителя "Уайтс", изящно фланировавшего с подносом вина наперевес. - Как поживают наши дорогие штабные? Как всегда, мудро рассуждают о нерасторопности недалеких вояк? Как твои семейные дела, брайтонская тетушка?
Ричард Уингем: – Штабные с нетерпением ожидают весны, дабы отправить корсиканца в атлантический круиз, - усмехнулся Дансбери, походя выбалтывая приятелю тайну, за обладание которой французская агентура не пожалела бы ни сил, ни средств. Но Герберту в данном случае Ричард доверял, как себе. Да и дело, в сущности, решенное: топить Наполеона в Атлантике сильные мира сего не планировали, но вот намерение удалить его с Эльбы, слишком уж близко расположенной от и без того неспокойного побережья Италии, было весьма благоразумно, вовсю обсуждалось в кулуарах Венского конгресса, и англичане ожидали лишь начала весеннего судоходного сезона, дабы выслать отрекшегося французского императора на Святую Елену, крохотный островок на полпути между Южной Америкой и Африкой. – Что до тетушки, - Ричард состроил скорбную мину, больше сожалея об утерянном письме и давнем малодушии Алана, которое теперь предстояло расхлебывать ему самому, чем о смерти тетки Маргарет, к которой Ричард никогда особой любви не испытывал. – Неделю назад она покинула наш бренный мир и наконец-то соединилась на небесах с любимым сыном… «Транжирой, дураком и трусом»… С завещанием, как водится, куча возни, она, видите ли, пожелала назначить меня душеприказчиком. Одну довольно ценную бумагу я уже умудрился потерять, дурацкая история… Надеюсь, твои дела обстоят более благополучно. Лорд Пемброк в Вене?
Филип Герберт: - В Вене, - кивнул полковник, снимая с подноса бокал, несмотря на не далее как нынче утром данный самому себе зарок поумерить страсть к винопитию. - Решает, как лучше разделать европейский пирог. После того, как мы с русскими его изрядно запекли. Весьма важная задача, а как же... Герберт сделал жадный глоток, запивая легким вином ядовитую иронию, удержаться от которой сын британского дипломата не мог. Хотя ему и была свойственна счастливая способность удерживаться от прыжков выше собственной головы и не стремиться в дебри, способные принести влияние и известность, все, что было связано с бумажной возней, а уж тем более, возней, замешанной на солдатской крови, вызывало у полковника недоверие с оттенком гадливости. - Смущает присутствие На Конгрессе его изворотливого сиятельства Талейрана. Эта старая лиса, заметь, притулился в министерском кресле и при Бурбонах. А я думал, перемещаться между струйками дождя умеют только наши политиканы... Впрочем, к черту политику, от нее сплошное несварение... Мужчина отставил полупустой бокал в сторону и откинулся на спинку кресла, достаточно уютного, чтобы сидящий мог насладиться иллюзией того, что хозяином в "Уайтс" является именно он, и никто иной. - Лучше скажи, о какой бумаге ты говорил? Долговая расписка Алана? Или карта к зарытым в Новом Свете сокровищам?.. Нынче прямо-таки время собирать бумаги и разбрасывать бумаги...
Ричард Уингем: - Да, можно считать, что речь в ней шла о долгах… о долге, - пробормотал Дансбери, пытаясь решить для себя, стоит ли рассказывать виконту Герберту все подробности этой скверной истории. Алан был его родственником, и проступок его бросал тень на доброе имя их семейства. Филип, с другой стороны, был его другом, а если нельзя положиться на друзей, на кого тогда вообще можно положиться?! – Капитан Бартли за несколько дней до смерти написал матери письмо. Где сознавался… в некоторых, несовместимых с честью офицера вещах. Потом он погиб, но, если верить написанному в том письме, напрашивается предположение, что Алана убили… То есть на войне, понятное дело, убить могут любого. Но речь идет не о гибели в бою. Ричард глубоко вздохнул, так, словно собирался бросится с берега в стылую глубину омута. – Иными словами, мой добрый кузен Алан спутался с французским агентом. Со всеми вытекающими из подобной дружбы последствиями. Когда он понял, насколько серьезно увяз, в мальчишке пробудилась совесть…гордость… уж и не знаю, как это назвать. И это вызвало резонные опасения того мерзавца, что требовал у капитана информацию. Гадко, да и дело прошлое… Маргарет не осмелилась никому показывать это письмо раньше, лишь на смертном одре вручила мне этот милый семейный секрет… И я потерял его, вместе с бумажником. В игорном доме, черт меня дери! Хорош королевский офицер…
Филип Герберт: - Скверно, - задумчиво изрек Филип, причем, этот лаконичный вердикт относился как к предательству Алана Бартли, так и к потере его кузеном бесценного письма, способного бомбой взорваться в любом не подходящем для этого месте. Почти как то нечто, несколькими днями ранее похищенное из кабинета графа Пемброка, - невольная ассоциация так и напрашивалась на ум полковника. - И, разумеется, ни имен, ничего в нем не было указано? А сам бумажник поискать... Впрочем, что я говорю, он наверняка уже оприходован чьими-то ловкими ручонками. Он ведь не был пуст, верно? Но я бы на твоем месте вернулся в тот игорный дом и поспрашивал тех людей, с кем ты развлекался накануне. Да ты и сам знаешь... Герберт нахмурился. Для его прямолинейной натуры количество секретов, военных, политических, любовных и семейных, в последние дни превышало все допустимые границы, так, что хотелось раз-другой удариться головой о стену - или от души ударить о нее кого-то еще, причастного к недавним треволнениям. Но, к вящей досаде потенциального членовредителя, не было ни единой зацепки к тому, чтобы узнать имя человека, стоявшего за зловещими событиями вчерашнего дня - касавшимися как его, Филипа, так и его приятеля. На пороге комнаты, в которой находились Дансбери и Герберт, показался сэр Уильям Кортни, наследник графа Девонского, со дня на день ожидавший кончины своего титулованного кузена, который все не торопился покидать пределы земной юдоли, чем безмерно огорчал погрязшего в долгах младшего родственника и заставлял Уильяма всякий раз испытывать терпение Филипа жалобами на несправедливость судьбы. Виконт сделал вид, будто не заметил вновь прибывшего и с самым увлеченным видом принялся осушать до дна свой бокал, отставив его в сторону ровно в тот момент, когда буря миновала и с унылой физиономией проследовала в следующую залу. - Если я что-то вдруг услышу о твоем кузене и его письменных откровениях, обещаю немедленно поставить тебя в известность, - продолжил полковник. - Удивительно, как нам везет нынче на полные малоприятных загадок письма...
Ричард Уингем: – Если ты что-то услышишь об откровениях моего кузена, Филип, - нахмурился Дансбери, - это значит, скандал набирает силу, и репутация моей семьи под угрозой. Ричард мрачно провел пятерней по волосам, погубив тщательно уложенную шевелюру, или, вернее, придав ей сходство с тем сумбуром, что царил в мыслях и чувствах мужчины. До сего момента рассматривать письмо Алана как объект шантажа не приходило ему в голову. Но люди изобретательны… В таком случай пускай уж все случится, как предполагал француз, гори эта бумага огнем в прямом смысле слова. – Разумеется, я вернусь туда, где расстался с бумажником. Это случилось в «Трех Крестах», не самое респектабельное местечко, к сожалению. У меня к тому же была… довольно странная компания. Я идиот, Филипп. Что не новость для тебя, я полагаю. К счастью не всегда, иначе просто не дожил бы до сего дня, но порой… Оххх… Тяжелое похмелье любезно напомнило о себе раскаленной иглой, впившейся в висок Ричарда, и он со страдальческим вздохом опрокинул в себя коньяк. – Однако ты говоришь «нам», и при этом много пьешь, - даже похмелье не смогло лишить Уингема остатков наблюдательности, и расправа Герберта с содержимым бокала не осталась незамеченной. - И это не к добру. У тебя что-то случилось, друг мой?
Филип Герберт: Вид запивающего головную боль друга призвал Филипа последовать его примеру, весьма уместному при их общем "недуге". На сей раз в качестве лекарства выступил, как и в случае с Дансбери, коньяк, старый верный товарищ, не раз спасавший мужчин от физических и душевных страданий. - Полагаю, нас роднят не только годы совместной службы и близкой дружбы, - заметил он, слегка поморщившись от глотка терпкого напитка, - но и поразительное сходство некоторых событий последних дней. Герберт машинально огляделся по сторонам, но мог бы и не делать этого - в "Уайтс" уважали приватность беседы, отчасти приличия ради, отчасти в надежде на взаимную любезность со стороны иных посетителей. Не обнаружив поблизости бессовестно-любопытных ушей, вкупе с прочими частями тела их обладателя, он огласил еще одну тайну, имевшую, вероятно, не меньшее значение, чем мытарства Алана Бартли или медленная пытка, уготовленная союзниками бывшему французскому императору. - О том, как и где я провел ночь, я поведаю позже, есть в этом кое-что забавное, а вот несколькими днями ранее... - физиономия полковника, и без того невеселая, приобрела откровенно озабоченное выражение. - В тот день, когда Анна устраивала прием, кто-то учинил погром в кабинете отца и украл из тайника нечто. Понятия не имею, что там было, но, уверен, это было что-то определенной степени важности. Возможно, даже государственной важности. Хотя я был бы счастлив, окажись это всего лишь пылкой любовной перепиской или долговыми расписками какого-нибудь внебрачного отпрыска моего уважаемого родителя. Циничность слов виконта ввела бы в заблуждение того, кто решился бы на их основании делать выводы о моральном облике лондонского света. При всей относительной реалистичности подобных предположений, их воплощение в жизнь немало бы ударило по мировоззрению Филипа, несмотря на принятую демонстрацию холодка в семейных отношениях, почитавшего отца и немало восхищавшегося его достоинствами. - Но это еще не все. Вчера на Анну напали. Граф де Монтеран и я... мы разошлись в воззрениях на карточные игры и решили подкорректировать мнения друг друга, как водится, парой выстрелов. Но не тут-то было. Моя дражайшая сестрица свято чтит Евангелие и изречение Господа нашего: "Блаженны миротворцы", а потому, ни свет ни заря, с Брианной Мюррей - ты ее помнишь или не знаешь вовсе, я запамятовал? - вместе с Брианной Мюррей направилась к месту поединка. По дороге на карету напали неизвестные, убили нашего кучера и слегка поранили Анну. В это время мимо проезжал... не поверишь, но тот самый Монтеран, который и вырвал обеих из лап мерзавцев, после чего доставил их в Пемброк-Холл. Но и это не все... Рассказ приближался к кульминационной своей части, и, словно в знак солидарности с этим фактом, равно как и под воздействием выпитого, щеки говорившего приобрели красноватый оттенок. - В тот же день я обнаружил среди писем одно... Да что там, ты сам можешь восхититься его содержанием и слогом. Из внутреннего кармана сюртука немедленно была извлечена сложенная вчетверо бумага, немного примявшаяся, но не лишившаяся по этому причине своей зловещей сути. Виконт протянул письмо Ричарду. - И заметь, пришло накануне дуэли.
Ричард Уингем: – Граф де Монтеран? – удивленно переспросил Дансбери, разворачивая протянутую ему виконтом бумагу. – Французский дипломатический корпус? А ты не мелочишься с мишенями, Филип… Однако желание острить оставило Ричарда, едва он пробежался взглядом по содержимому письма. – Это… Какая-то глупая шутка? Вопрос оказался риторическим, нервические красные пятна на щеках полковника Герберта и его мрачный взор отвечали на недоуменный возглас Уингема много вернее слов. – Думаешь, была какая-то связь между этой мерзостью и нападением на твою сестру? – Тихо уточнил граф. И в сердцах добавил: - Боже всемогущий, а я то думал, это у меня неприятности. Что бы ни похитили из кабинета лорда Пемброка, некто неведомый желал заполучить то же самое. В противном случае он обещал лишить Филипа общества его любимой сестры. Это расплывчатое обещание, однако, принимало угрожающую форму, если допустить, что покушение на жизнь Анны произошло не случайно как раз на следующий день после появления на свет данного письма. – И что ты собираешься делать? – Собственные сложности казались пустячными перед запутанной ситуацией, в которой оказался приятель. - Невозможно вернуть то, чего нет. Знай мы, о чем речь в бумагах, можно было предположить, для кого они представляют ценность, но даже это невозможно сделать, ни разу не заглянув в них. Француз… Может быть он как-то во всем замешан? – высказал нелицеприятное предположение Дансбери, после откровений Алана о шпионе, скользкой учтивости Леметра и упоминания о дуэли, пусть и не состоявшейся, готовый за глаза обвинить французов во всех смертных грехах и несчастьях.
Филип Герберт: Герберт пожал плечами. Что он только не передумал за вчерашний вечер, пока не забылся вином и горячими объятиями звезды лондонской сцены, и сегодня днем, вернувшись из царства порока под родительский кров. Версии, одна другой страшнее, возникали непрерывно, но каждой из них не хватало стройности по той же причине, о которой говорил Уингем, - отсутствия всяких сведений о том, что было похищено из тайника лорда Пемброка. - Очень может быть... Ричард, я даже не знаю, что и где искать. Я опросил всех слуг - никто ничего не видел. Но то, что негодяи знали о перемещениях Анны, говорит об одном - у них есть осведомители в Пемброк-Холле или в доме Мюрреев. И снова духота принялась одолевать полковника, который, не думая о нарушении строгой симметрии, по правилам которой был повязан его галстук, провел пальцами под высоким воротом рубашки. - Даже если известить отца, этим не поможешь. Пока почта дойдет до Вены, пока ответ доберется с Континента... - Филип прикусил губу, да так сильно, что на ней едва не проступила кровь. - Но мне кажется, ты прав, здесь каким-то образом замешаны французы. Но не могу же я, черт возьми, заявиться к Монтерану и сказать: "Вы не похищали отцовских бумаг?" или "Вы подстроили нападение на мою сестру?" Ричард, я в полной растерянности. Хотя я и запретил Анне выходить за порог, а всем слугам велено перейти на почти осадное положение, - виконт невесело усмехнулся, - мне, все равно, неспокойно...
Ричард Уингем: – Ты не сможешь запереть ее навечно. Насколько я помню твою сестру… Да и разные глупые слухи не замедлят появиться, вот увидишь. Ричард нахмурился. Единственная мысль, что сходу пришла ему в голову, была «ловля на живца». Раз таинственные негодяи угрожают жизни леди Анны, рано или поздно им придется перейти от угроз к делу, и вот тогда… Но рисковать жизнью невинной девушки, сестры его друга… Нет, подобная идея безумна! – Допустим… Просто допустим, что ты добыл документы, желанные шантажистам. Что дальше? – Принялся рассуждать вслух Дансбери. – Я думаю, они напишут тебе еще, установят сроки, потребуют каких-то доказательств того, что тебе известны их условия. Это письмо с угрозой – только начало. С другой стороны, попробуй сам осторожно распускать слухи… Для того же де Монтерана… что бумаги у тебя. Если после этого ничего не произойдет, граф ни причем. Если шантажисты снова себя проявят… Взгляд полковника Уингема недобро потемнел. Грязные методы мерзавца… или мерзавцев, ни гнушающихся нападением на женщин, ему категорически не нравились. – Прокатишься со мной в «Три креста»? – внезапно предложил граф, ободряюще похлопав друга по плечу. – Поищем мою пропажу, за одно еще потолкуем о твоей. Например о том, во сколько ты оцениваешь преданность прислуги. Ричард вздохнул. Безымянный любовник какой-нибудь горничной, с которыми она делится дворовым сплетнями, нечистый на руку родственник честного лакея… Злоумышленником, связанным с похитителями, или с шантажистами, может оказаться кто угодно, но копаться в грязном белье человеческих отношений не каждому по нутру, да и не каждому по плечу. Вспыльчивый и прямолинейный, Филип подходил для этой роли так же скверно, как Кин на роль Офелии. А ведь заниматься поисками придется именно ему.
Филип Герберт: - С удовольствием, - живо отозвался Филип. Идея, поданная другом, приободрила полковника: следуя совету Дансбери, он получал, по крайней мере, одну зацепку – уверенность в участии героя-француза в афере с тайником Пемброков, либо же вычеркивал эту неприятную во всех отношениях версию из бесконечно расплывчатого списка гипотез криминально-политического характера. Мужчина поморщился. Когда Веллингтон любезно – а сэр Артур временами умел вести себя куртуазно даже с не любимыми им кавалеристами – предложил ему перейти вслед за Уингемом в штаб, Герберт-младший решительно отказался, сочтя свист пуль и удары сабель более безопасными, а месиво размытых дождями дорог более приятными, нежели кулуарные перешептывания и интриги, в обязательном порядке сопровождающие подобное повышение. И вот нынче судьба скорчила ему ироничную гримасу, показала язык и жестоко посмеялась, заставив поучаствовать в отвратительной игре, с низким шантажом, ударами в спину и, судя по всему, весьма нелицеприятными тайнами, прошлого ли, настоящего ли – все едино… - И знаешь - прости, снова вернусь к своей головной боли, - мне думается, похититель еще может проявиться. Потребует что-то взамен, деньги, много денег... Хотя я становлюсь мечтателем, - улыбнулся Филип, осушив вторую рюмку коньяка. – Значит, в «Три креста»? Ай-ай-ай, сэр, в каких непотребных местах вы коротаете свой досуг…
Ричард Уингем: - Это было бы славно, если всего лишь много денег. Очень славно, Филип, но не стану тебя обнадеживать… Твой отец занимается политикой четверть века, если не больше. Если покушение на его архив не случайно, то его содержимое скорее всплывет в Париже или Вене, чем в Лондоне. Ричарду очень хотелось сказать приятелю что-нибудь утешительное, но в голову пока ничего не приходило. Поэтому он радостно ухватился за ироничное замечание виконта про «Три креста» - Непотребных, что поделаешь, от природных склонностей к пороку избавиться непросто. Только знаешь что, если б не эта гнусность с пропавшим письмом, я бы назвал вчерашнюю ночь одной из самых удивительных в моей жизни. В серых глазах мужчины мелькнуло откровенно мечтательное выражение: не смотря на обрушившуюся на Уингема «прозу жизни», воспоминания о прелестном создании в его объятиях оставались донельзя романтичными. Чему немало поспособствовало опьянение, размывшее в сознании Дансбери четкую грань между сном и явью. – Есть такие игры, в которых никогда не поймешь сразу, выиграл ты или проиграл… Вчера мне повезло сыграть в именно такую. С Гербертом Ричард был много откровеннее, чем с Леметром, но Филип был его другом, а графу отчаянно хотелось выговориться. Один из опасных признаков влюбленности, склонность к которой Уингем заподозрил бы сам в себе в последнюю очередь. Поэтому, направляясь в холл клуба, принимая из рук слуги пальто и даже садясь в коляску, он продолжал говорить, расписывая в красках подробности своего знакомства с «Джулианом». – Потом мы оказались в постели, и, доложу тебе, я начисто позабыл, на каком я свете. А когда я проснулся, прелестной авантюристки и след простыл, - заключил рассказчик. - Моего портмоне тоже.
Филип Герберт: Виконт прищурился, в полумраке кареты взматриваясь в лицо Ричарда. - Милорд, осторожнее! Еще немного - и я скажу, что вы влюбились как мальчишка. То, с каким воодушевлением Уингем говорил о своей безымянной пассии - не считать же "Джулиана" ее настоящим именем! - наводило Герберта на мысль о том, что закаленное в любовных похождениях сердце его приятеля дрогнуло перед ряженой девицей из игорного дома. Впрочем, таинственность, окутывавшая винно-азартной дымкой недавнее приключение графа, добавляла ему притягательности и желания повторить погружение в ее омут, на сей раз в состоянии более сознательном, что никак нельзя было списывать со счетов. - Ты так рассказываешь об этом "Джулиане", что мне было бы неловко даже предположить, что вся ваша... встреча была неслучайна, а эта юная леди искала именно твое портмоне с письмом Алана... Прости, я стал чересчур подозрительным, - Филип кривовато усмехнулся. Он поплотнее запахнул пальто - в январе даже застекленные двери экипажа не спасали от пробирающей до костей сырости - и продолжил. - А утром ты не пытался узнать у прислуги, кем была твоя подруга? Ричард? Или ты оставил это удовольствие на сегодняшний вечер? Надеешься увидеть ее?
Ричард Уингем: – О нет, - предположение виконта заставило Ричарда нахмуриться, но через минуту он с уверенным отрицанием мотнул головой. – В то, что она могла позариться на банкноты из моего бумажника, заставляет поверить жизнь. Но письмо... О нем просто никто не мог знать, кроме покойницы тетки, не менее и давно уже покойного Алана и меня самого. Это случайность, и поэтому я не теряю надежды получить бумагу обратно. Женщинам свойственно любопытство, друг мой. Я не верю, что моя таинственная знакомая сожгла письмо, не читая. А если она его прочла, должна была догадаться, что это нечто посерьезнее любовной переписки. Во всяком случае Уингему очень хотелось надеяться на подобный исход этой истории. Разочаровываться в «Джулиане» было неожиданно мучительно, и граф никак не мог смириться с тем, что стал жертвой обычной ловкой мошенницы, которая, покинув игорный дом, в ту же минуту выбросила все, там произошедшее, из головы. – Я пытался наводить справки, но безуспешно, - с сожалением признал полковник. – Портье уверил меня, что «Джулиан» укатил из «Трех Крестов» с месье Леметром… Кстати, ты хорошо его знаешь, не так ли? И заявлял об этом столь уверенно, что я почти не сомневался в том, что, поговорив с французом, выясню все недостающие подробности. Увы… Мое частное расследование позорно зашло в тупик и я возвращаюсь к тому, с чего начал, сожалея о том, что время упущено.
Филип Герберт: - С Леметром? - от удивления брови Герберта поползли вверх. - Леметр знает твою загадочную леди? Подумать только... Я бы взялся его расспросить об этом происшествии, хотя, боюсь, со мной он вряд ли станет откровенничать. Все равно поймет, что расспросы проистекают от тебя... А впрочем, думал Филип, какая разница, кто что подумает. Соблюдение приличий нередко возводило совершенно ненужные преграды, заставляя скромников и гордецов терзаться, тогда как они давным-давно могли бы избежать несварения и в полной мере радоваться жизни. Особенно когда у тебя много денег и прочное положение в обществе. - Но если нужно... - многозначительно посмотрел он на приятеля, - то я в полном твоем распоряжении. Колесо кареты проехалось по темному комку, оказавшемуся дохлой вороной, которая уже успела покрыться плотным саваном из грязи. Сидевших внутри экипажа немного тряхнуло. - Если это и в самом деле авантюристка, то... хм, опиши ее, Ричард. Быть может, это какая-нибудь актриса, а я в последние сутки стал вхож в театральные круги. Вдруг встречу ее...
Ричард Уингем: – Какую-то леди он, безусловно, знает, - хмыкнул граф Дансбери. – Возможно, и не одну. Но вот только вряд ли «мою». Подспудная неприязнь, охватившая Ричарда после беседы с месье, была загадочна и необъяснима ему самому. Филип, кажется, давал полковнику шанс побольше узнать о французе, и Ричард неожиданно рьяно за него ухватился. – Но… Прежде чем ты возьмешься наводить для меня справки у Леметра, расскажи, что ты сам знаешь о Леметре. Что он за человек, стоит ли ему доверять? Общается ли он… хммм… с соотечественниками? Но сначала, - Дансбери слегка понизил голос и откинулся на спинку сиденья, весело поглядывая на приятеля, - поведай мне, с каких это пор ты заделался театралом? Что это за театральные круги такие? Сколько им лет, какой они масти?
Филип Герберт: Лицо Филипа, до сего момента не расстававшееся с выражением крайней озабоченности, сделалось менее напряженным, стоило его памяти вернуться к событиям минувшей ночи, менее романтичным, чем у его друга, но от этого ничуть не менее приятным. Воспоминания эти возымели столь чудодейственный эффект, что виконт перестал походить на разбуженного посреди зимы медведя, готового разорвать когтистыми лапами все и вся, а обрел нечто общее с ленивым котом, покормленным добрым хозяином свежей рыбой. - Масти... О, это отдельный разговор. Но обо всем по порядку. Оставляя рассказ о нелегких театральных ночах на потом, Герберт пытался доказать самому себе силу воли, которую прелестные труженицы лондонской сцены изрядно подточили, но не лишили ее вовсе. - Фредерик Леметр, сын эмигранта. Вернее, не случившегося эмигранта. Насколько я понял, его отца революционные власти казнили ровно тогда, когда он собирался покинуть Францию и последовать за семьей на Альбион. Мать - англичанка, из Стэнхоупов. Служил в австрийском полку, где получил ранение. Уже больше десяти лет как вышел отставку, посетитель светских салонов, в скандалах не замечен, человек приятных манер, любезный, разумный... Что еще тебе сказать... Когда отцовских кабинет ограбили, я первым рассказал ему об этом, так уж получилось... Причин ему не доверять пока что не доводилось, так что... Не знаю, Ричард, я его уже не считаю французом, - со стороны английского лорда это был самый настоящий комплимент, - а водится ли он с соотечественниками... Не замечал. Когда мы разругались с Монтераном, я понял, что с Леметром наш дипломат знаком шапочно, но не более того. Хотя, - Филип развел затянутыми в перчатки руками, - человеческая природа непостижима, и я могу жестоко заблуждаться. Сочтя небольшую справку из биографии своего увечного друга вполне достаточной, чтобы Уингем мог составить некое представление о сыне виконта де Фонженака, полковник вернулся к разговору, приятному любому мужчине более, чем беседы о представителях своего пола. - Что же до театральных кругов, то накануне вечером мне довелось повращаться в двух единовременно. Масти они черной и рыжей. Но если о первой я еще что-то помню, кстати, ее имя Амелия Кертис, не слышал? Вот и я ничего о ней не слышал до вчерашнего вечера. Прима Друри-лейн, красавица из красавиц, что уж мелочиться. Воспоминания о второй напрочь отшибло шампанским. И это досадно. Хотя подозреваю, что там и не было ничего. Что сподвигает меня получше познакомиться с талантами мисс Хоукс. Сценическими, разумеется...
Ричард Уингем: - Занятно получается, - не удержался от легкого сарказма Ричард. – Именно месье Леметр был первым человеком, которому ты рассказал о своей пропаже, а я – о своей. Оказаться в нужное время в нужном месте - особый талант. Ладно, оставим… От размышлений о серьезных вещах у Дансбери начинала раскалываться голова, ненадолго спасенная от похмелья коньяком. Один вечер ничего не решает, в конце концов, о французе можно навести справки и завтра. Тем более, что сегодня предстоит еще расспрашивать в «Трех крестах» про «Джулиана». Уингем страдальчески вздохнул, капитулируя перед головной болью, и вымучено улыбнулся. – О мисс Кертис я не только слышал, но и видел ее. Не так близко, как ты, разумеется, - поспешил на всякий случай заверить он приятеля. – Я просто иногда бываю в театре, знаешь ли. И готов признать со всей откровенностью, дама поразительной красоты. Достойный трофей, друг мой. Надеюсь, после осады и успешного штурма последует длительная оккупация? - Поинтересовался он с легкой усмешкой. – Пока из Вены не вернулся твой отец и не потребовал внуков, веселись, Филип, веселись. Лорд Пемброк периодически пытался женить сына, и жалобы Герберта на этот счет Дансбери хорошо запомнил. Ранее виконта спасала война, на которую можно было немедленно удалиться, едва в семействе заходила речь о браке. Но война закончилась… - Что до рыжей, если ты чего-то не помнишь, повтори. По крайней мере, ты помнишь имя своего увлечения и знаешь, где ее найти, - резонно заметил граф, силой обстоятельств, лишенный подобной возможности для себя самого.
полная версия страницы